Библиотека

что ехал
верхом.
Насколько, прежде всего, было
у
него больше самообладания,
чем
у Лахета.
Кроме того,
мне казалось, что и там,
так же
как
здесь, он шагал,
говоря
твоими, Аристофан, словами,
"чинно
глядя
то влево,
то
вправо", то
есть
спокойно посматривал на друзей и на врагов, так что даже издали каждому было
ясно, что этот человек, если его тронешь, сумеет постоять за себя, и поэтому
оба
они благополучно
завершили отход. Ведь
тех,
кто
так себя держит, на
войне обычно не трогают, преследуют тех, кто бежит без оглядки.
В похвальном слове Сократу можно назвать
и много
других
удивительных
его качеств. Но иное можно, вероятно, сказать и о ком-либо другом, а вот то,
что он
не похож ни на кого из людей,
древних или ныне здравствующих, - это
самое
поразительное.
С
Ахиллом,
например,
можно сопоставить
Брасида
и
других, с Периклом - Нестора и Антенора, да и другие найдутся; и всех прочих
тоже можно таким же образом с кем-то сравнить. А Сократ и в повадке своей, и
в речах настолько своеобычен, что ни среди древних, ни среди ныне живущих не
найдешь человека, хотя бы отдаленно
похожего на него. Сравнивать его можно,
как я это и делаю, не
с людьми, а
с силенами и сатирами - и его самого,
и
его речи.
Кстати
сказать,
вначале
я не упомянул, что и
речи его больше
всего
похожи на раскрывающихся
силенов. В самом деле, если послушать Сократа,
то
на
первых
порах речи
его кажутся смешными:
они облечены в такие слова
и
выражения, что напоминают
шкуру этакого наглеца-сатира.
На
языке
у
него
вечно какие-то вьючные ослы, кузнецы, сапожники и дубильщики, и кажется, что
говорит он всегда
одними и
теми же словами
одно и то же, и поэтому всякий
неопытный
и
недалекий
человек
готов поднять его речи
на
смех. Но
если
раскрыть
их
и
заглянуть
внутрь, то
сначала видишь,
что
только
они
и
содержательны, а потом,
что речи
эти
божественны,
что
они таят
в
себе
множество
изваяний
добродетели
и
касаются
множества
вопросов,
вернее
сказать,
всех, которыми подобает заниматься тому, кто хочет достичь высшего
благородства.
Вот что я могу
сказать в похвалу Сократу, друзья, и, с другой стороны,
в упрек ему, поскольку попутно я рассказал вам, как он меня обидел. Обошелся
он так,
впрочем, не
только со мной, но
и
с Хармидом, сыном Главкона, и с
Эвтидемом, сыном Дикола, и со
многими другими: обманывая
их, он ведет себя
сначала как их поклонник, а потом сам становится скорее предметом любви, чем
поклонником. Советую
и тебе, Агафон, не попадаться ему на
удочку,
а, зная
наш опыт, быть начеку, чтобы
не подтвердить поговорки: "Горьким опытом дитя
учится".
Заключительная сцена
Когда
Алкивиад
кончил,
все
посмеялись
по
поводу
его
откровенных
признаний, потому что он все еще был, казалось, влюблен в Сократа.
А Сократ
сказал:
- Мне кажется, Алкивиад, что ты совершенно трезв. Иначе бы так хитро не
крутился вокруг да около, чтобы затемнить то, ради чего ты все это говорил и
о чем как бы невзначай упомянул в конце, словно всю свою речь ты произнес не
для того, чтобы посеять рознь между
мною
и Агафоном, считая,
что я должен
любить тебя, и никого больше, а Агафона - ты и больше никто. Но хитрость эта
тебе не
удалась, смысл твоей сатиро-силеновской драмы яснее
ясного. Так не
дай же ему, дорогой Агафон, добиться своего, смотри, чтобы нас с тобой никто
не поссорил.
{34}
- Пожалуй, ты прав, Сократ, - сказал Агафон. - Наверное, он
для того и
возлег между мной и тобой, чтобы нас разлучить. Так вот, назло ему, я пройду
к тебе и возлягу рядом с тобой.
- Конечно, - отвечал Сократ, - располагайся вот здесь, ниже меня.
- О Зевс!
- воскликнул Алкивиад. - Как он опять со мной обращается! Он
считает своим
долгом всегда меня
побивать.
Но пусть тогда Агафон возляжет
хотя бы уж между нами, поразительный ты человек!
- Нет, так не выйдет, - сказал Сократ. - Ведь ты же произнес похвальное
слово мне, а я
в свою
очередь должен
воздать хвалу своему
соседу справа.
Если же
Агафон
возляжет ниже тебя, то
ему придется воздавать мне хвалу во
второй
раз,
не услыхав моего похвального слова ему. Уступи же, милейший, и
не завидуй этому
юноше,
когда я