Библиотека

этого?" - случись так, мы
уверены, что каждый не только
не отказался бы от подобного предложения и не
выразил
никакого другого желания, но счел
бы, что услыхал именно то, о чем
давно мечтал, одержимый стремлением слиться
и сплавиться с
возлюбленным
в
единое существо. Причина этому так, что такова была изначальная наша природа
и мы составляли нечто целостное.
Таким образом, любовью называется жажда целостности и стремление к ней.
Прежде,
повторяю,
мы
были
чем-то
единым,
а
теперь,
из-за
нашей
несправедливости, мы
поселены богом порознь,
как
аркадцы
лакедемонянами.
Существует,
значит, опасность,
что, если мы не будем почтительны
к богам,
нас
рассекут
еще
раз, и тогда мы
уподобимся
не
то
выпуклым надгробным
изображениям, которые как бы распилены вдоль
носа, не то значкам
взаимного
гостеприимства. Поэтому каждый должен учить каждого
почтению к богам, чтобы
нас
не постигла эта беда и
чтобы нашим уделом была целостность, к
которой
нас ведет и указывает нам дорогу Эрот. Не следует поступать наперекор Эроту:
поступает наперекор ему лишь тот, кто враждебен богам. Наоборот, помирившись
и подружившись с этим богом,
мы встретим и найдем в
тех,
кого любим, свою
половину,
что
теперь мало кому удается. Пусть Эриксимах не вышучивает
мою
речь, думая, что я мечу в Агафона и
Павсания. Может быть, и они принадлежат
к этим немногим и природа
у них обоих мужская. Но я имею в виду вообще всех
мужчин и всех женщин и хочу сказать, что наш род достигнет блаженства тогда,
когда мы
вполне
удовлетворим Эрота
и
каждый найдет соответствующий
себе
предмет любви, чтобы вернуться к своей
первоначальной природе. Но
если это
вообще
самое лучшее,
значит,
из
всего, что есть
сейчас, наилучшим нужно
признать то, что
ближе всего
к самому лучшему:
встретить
предмет
любви,
который
тебе
сродни.
И
следовательно,
если
мы хотим
прославить
бога,
дарующего нам
это благо,
мы
должны
славить Эрота: мало
того что Эрот
и
теперь приносит величайшую
пользу,
направляя нас к тому,
кто близок нам и
сродни, он сулит нам, если только мы будем чтить богов,
прекрасное будущее,
ибо сделает нас тогда счастливыми и блаженными, исцелив и вернув нас к нашей
изначальной природе.
Такова, Эриксимах, -
заключил он,
- моя речь
об Эроте, она совсем не
похожа на твою. Еще раз прошу тебя, не вышучивай ее и дай нам послушать, что
скажут остальные, вернее, двое оставшихся - Агафон и Сократ.
-
Согласен, - сказал
Эриксимах, - тем более
что речь
твоя
была мне
приятна. Не знай я, что и Сократ и Агафон
великие знатоки любви, я бы очень
боялся сейчас, что им нечего будет добавить, ибо многое и о самом разном уже
сказано. А так я спокоен.
- Еще бы,
- ответил ему Сократ, - ведь ты-то, Эриксимах, состязался на
славу. А
очутись
ты
в
том
положении,
в каком
я нахожусь
или, вернее,
окажусь, когда
и Агафон произнесет свою
речь, тебе было бы очень боязно, и
ты чувствовал бы себя в точности так же, как я себя чувствую.
{14}
- Ты хочешь, Сократ, - сказал Агафон, - одурманить меня, чтобы я сбился
от одной мысли, что эти зрители ждут от меня невесть какой прекрасной речи.
- У
меня была бы очень
скверная
память,
Агафон, - отвечал Сократ, -
если бы я, видевший, как храбро и важно всходил ты с актерами на подмостки и
перед исполнением сочиненных тобой же речей глядел
в глаза тысячам зрителей
без малейшего страха,
мог
подумать,
что
ты растеряешься перед
небольшим
нашим кружком.
- Неужели,
Сократ, - сказал Агафон, - я, по-твоему, так упоен театром,
что
не
понимаю,
насколько
для
человека
мало-мальски
здравомыслящего
несколько умных людей страшнее многих невежд?
- Нет, Агафон, - отвечал Сократ, - это было бы нехорошо с моей стороны,
если
бы
я был о тебе такого нелепого мнения. Я не сомневаюсь, что, окажись
ты в обществе тех, кто, по-твоему, действительно умен, ты считался бы с ними
больше,
чем с большинством. Но мы-то, боюсь
я, к ним
не относимся:
мы-то
ведь тоже были в
театре и принадлежали к
большинству. А вот
окажись
ты в
обществе
каких-нибудь умных
людей, ты, наверное, устыдился бы их, если
бы
считал, что делаешь что-то постыдное, не так ли?
- Ты прав, - отвечал Агафон.
-
Ну, а большинства ..далее