Библиотека

увидев
его, ты не
сравнишь
его
ни со
златотканой
одеждой, ни с
красивыми мальчиками
и юношами, при виде
которых
ты теперь
приходишь в восторг, и, как многие другие, кто любуется своими возлюбленными
и не
отходит от них,
согласился бы,
если бы
это было хоть сколько-нибудь
возможно, не есть и не
пить, а только
непрестанно глядеть на
них и быть с
ними. Так что
же
было бы, - спросила она,
- если бы
кому-нибудь довелось
увидеть
прекрасное
само
по
себе
прозрачным,
чистым,
беспримесным,
не
обремененным человеческой плотью, красками
и всяким другим бренным вздором,
если
бы
это
божественное
прекрасное
можно
было
увидеть
во
всем
его
единообразии? Неужели ты думаешь, - сказала она,
- что человек, устремивший
к нему взор, подобающим образом его созерцающий и
с ним
неразлучный, может
жить жалкой жизнью?
Неужели ты не понимаешь,
что, лишь созерцая прекрасное
тем, чем его и надлежит созерцать, он сумеет родить не призраки добродетели,
а
добродетель истинную, потому что постигает он истину, а не призрак? А кто
родил и вскормил истинную добродетель, тому достается в удел любовь богов, и
если кто-либо из людей бывает бессмертен, то именно он.
Вот что -
да будет и тебе, Федр, и всем вам известно
- рассказала мне
Диотима,
и я
ей
верю.
А
веря
ей, я
пытаюсь
уверить и
других, что
в
стремлении человеческой природы к такому уделу у нее вряд ли найдется лучший
помощник,
чем Эрот.
Поэтому я
утверждаю, что все
должны
чтить
Эрота и,
будучи сам почитателем его владений и всячески в
них подвизаясь, я и другим
советую следовать моему примеру
и, как
могу, славлю могущество и
мужество
Эрота.
Если хочешь, Федр, считай эту
речь похвальным
словом Эроту, а
нет
-
назови ее чем угодно, как заблагорассудится.
Когда Сократ кончил,
все стали его хвалить, а Аристофан пытался что-то
сказать, потому что
в своем слове Сократ упомянул одно место из
его
речи.
Вдруг
в
наружную дверь застучали так громко,
словно явилась целая
ватага
гуляк, и послышались звуки флейты.
-
Эй, слуги,
-
сказал Агафон, - поглядите, кто там, и,
если
кто из
своих, просите.
А
если
нет,
скажите, что
мы уже
не
пьем,
а
прилегли
отдохнуть.
Вскоре со
двора
донесся
голос Алкивиада, который был
сильно пьян
и
громко кричал, спрашивая, где Агафон, и требуя, чтобы его провели к Агафону.
Его провели к ним вместе с флейтисткой, которая поддерживала его под руку, и
другими его спутниками,
и он, в каком-то пышном венке из плюща и фиалок и с
великим множеством лент на голове, остановился в дверях и сказал:
-
Здравствуйте, друзья!
Примете ли
вы в
собутыльники очень
пьяного
человека, или нам уйти? Но прежде мы увенчаем Агафона, ведь ради этого мы
и
явились! Вчера я не мог прийти, - продолжал он, - зато сейчас я пришел, и на
голове у меня ленты, но я их сниму и украшу ими
голову самого, так сказать,
мудрого и
красивого.
Вы смеетесь надо мной, потому что я
пьян? Ну что
ж,
смейтесь, я все равно прекрасно знаю, что я прав. Но
скажите сразу, входить
мне на таких условиях или лучше не надо? Будете вы пить со мной или нет?
Все зашумели,
приглашая его войти и расположиться
за столом, и Агафон
тоже его пригласил.
И тогда он вошел, поддерживаемый рабами, и сразу же стал снимать с себя
ленты, чтобы повязать
ими Агафона; ленты свисали ему на глаза, а
потому он
не заметил Сократа и сел рядом
с
Агафоном,
между
ним и Сократом, который
потеснился.
Усевшись
рядом
с Агафоном, Алкивиад
поцеловал его и
украсил
повязками. И Агафон сказал:
- Разуйте, слуги, Алкивиада, чтобы он возлег с нами третьим.
{28}
-
С
удовольствием,
-
сказал
Алкивиад,
-
но
кто
же
наш
третий
сотрапезник?
И,
обернувшись, он увидел ..далее