Библиотека

во-вторых,
предмет ее - то, в чем испытываешь нужду, не так ли?
- Да, - отвечал Агафон.
-
Вспомни вдобавок, любовью
к чему назвал ты в своей речи Эрота? Если
хочешь, я напомню
тебе. По-моему,
ты сказал
что-то вроде того,
что
дела
богов пришли
в порядок благодаря любви к прекрасному, поскольку, мол, любви
к безобразному не бывает? Не таков ли был смысл твоих слов?
- Да, именно таков, - отвечал Агафон.
- И сказано это было вполне справедливо,
друг мой, - продолжал Сократ.
- Но не получается ли, что Эрот - это любовь к красоте, а не к безобразию?
{19}
Агафон согласился с этим.
-
А не согласились
ли
мы,
что
любят то,
в чем нуждаются и чего не
имеют?
- Согласились, - отвечал Агафон.
- И значит, Эрот лишен красоты и нуждается в ней?
- Выходит, что так, - сказал Агафон.
- Так неужели ты назовешь
прекрасным то, что совершенно лишено красоты
и нуждается в ней?
- Нет, конечно.
-
И ты все
еще утверждаешь, что Эрот прекрасен, -
если
дело обстоит
так?
- Получается,
Сократ, - отвечал Агафон, - что я сам не знал, что тогда
говорил.
- А ведь ты
и в самом деле прекрасно говорил, Агафон. Но скажи еще вот
что. Не кажется ли тебе, что доброе прекрасно?
- Кажется.
-
Но если Эрот нуждается в прекрасном, а доброе прекрасно, то, значит,
он нуждается и в добре.
- Я, - сказал Агафон, - не в силах спорить с тобой, Сократ. Пусть будет
по-твоему.
- Нет, милый мой Агафон, ты не
в силах спорить с
истиной, а спорить с
Сократом дело нехитрое.
Но теперь я
оставлю
тебя в покое.
Я попытаюсь передать
вам речь
об
Эроте, которую услыхал некогда от одной мантинеянки, Диотимы, женщины
очень
сведущей и
в этом и во многом
другом
и добившейся
однажды
для афинян во
время жертвоприношения перед чумой десятилетней отсрочки этой
болезни, -
а
Диотима-то и
просветила
меня в том,
что
касается
любви,
- так
вот,
я
попытаюсь
передать
ее
речь, насколько это в
моих
силах, своими словами,
отправляясь от того, в чем мы с Агафоном только что согласились.
Итак, следуя твоему, Агафон, примеру, нужно сначала выяснить, что такое
Эрот и каковы
его свойства, а потом уже, каковы его дела. Легче всего,
мне
кажется, выяснить это
так же, как некогда та чужеземка,
а она задавала мне
вопрос
за вопросом.
Я
говорил
ей тогда примерно
то
же, что
мне сейчас
Агафон: Эрот - это великий бог, это любовь к прекрасному. А она доказала мне
теми
же
доводами,
какими
я
сейчас
Агафону,
что
он,
вопреки
моим
утверждениям, совсем не прекрасен и вовсе не добр. И тогда я спросил ее:
- Что ты говоришь, Диотима? Значит, Эрот безобразен и подл?
А она ответила:
-
Не
богохульствуй! Неужели то,
что
не прекрасно, непременно должно
быть, по-твоему, безобразным?
- Конечно.
- И значит, то, что не
мудро,
непременно невежественно?
Разве
ты не
замечал, что между мудростью и невежеством есть нечто среднее?
{20}
- Что же?
-
Стало
быть,
тебе
неведомо, что
правильное,
но
не подкрепленное
объяснением мнение нельзя назвать знанием? Если нет объяснения, какое же это
знание? Но
это и не невежество. Ведь если это соответствует тому,
что есть
на самом деле, какое же это
невежество? По-видимому, верное представление -
это нечто среднее между пониманием и невежеством.
- Ты права, - сказал я.
-
А
в
таком случае
не
стой
на
том,
что все, что
не
прекрасно,
безобразно, а все, что не добро, есть зло. И, признав, что Эрот не прекрасен
и также не добр, не
думай, что он должен быть безобразен и зол,
а
считай,
что он находится где-то посредине между этими крайностями.
- И все-таки, - возразил я, - все признают его великим богом.
-
Ты имеешь в виду всех несведущих или
также
и сведущих? -
спросила
она.
- Всех вообще.
- Как
же
могут, Сократ, -
засмеялась она,
- признавать
его великим
богом те люди, которые и богом-то его не считают?
- Кто же это такие? - спросил я.
- Ты первый, - отвечала она, - я вторая.
- Как можешь ты так говорить? - спросил я.
- Очень просто, - отвечала она. - Скажи мне, разве ты
не
утверждаешь,
что
все ..далее